Джудит О`Брайен - Выйти замуж за лорда
Она кивнула:
– Друзья.
Почему ей хотелось плакать? Она не хотела расставаться с ним. Только не сейчас! Чуть позднее – возможно. Ей нужны еще несколько мгновений, чтобы побыть с ним.
– Что вы здесь делаете? – Она указала на саквояж со склянками.
– Ничего. Просто стою.
– Нет. Я имею в виду ваш саквояж, чемодан или как вы его там называете. Скажите, что вы здесь делаете?
Улыбка исчезла, с его лица.
– Констанс, пожалуйста, забудьте об этом. Так будет лучше для вас и для меня.
– Наконец-то вы вспомнили обо мне! Я не уйду отсюда до тех пор, пока вы мне не скажете, – она покосилась на саквояж, – что вы здесь делаете. Вы что-то положили в саквояж? Что-то уносите отсюда?
– Я сказал вам серьезно. Прошу вас, Констанс, уходите.
– Гмм. Что бы это ни было, но вы делаете это тайком.
Джозеф промолчал.
– А как же слуги? Они знают, что вы делаете?
– До свидания, Констанс. Уходите. Сейчас же.
– Одну минуту. – Констанс посмотрела ему прямо в лицо: – Вы говорите это серьезно?
– Да, серьезно.
– У вас не будет из-за этого неприятностей, отвечайте?
– Не будет, если вы не проболтаетесь.
– Джозеф, это звучит пугающе. – Она попыталась приглядеться к склянкам в саквояже, но он помешал ей, выйдя вперед и закрыв собой саквояж. – Я не хочу, чтобы вы попали в беду.
– Я тоже не хочу этого.
В холле стояла тишина, ковры и толстые стены заглушали все звуки. Они были совсем одни.
Джозеф смотрел на нее, но лицо его было непроницаемым. Однако на левом виске вдруг забилась жилка. Констанс смотрела на нее как зачарованная, не в силах оторваться. Она замечала ее и раньше, например, в то утро в разрушенной таверне, когда он помог ей подняться с пола. Медленно приблизившись к нему, она коснулась пальцем пульсирующей жилки.
Джозеф не шелохнулся.
– У вас жилка здесь, – тихо промолвила Констанс. – Она бьется.
Он казался совершенно спокойным.
– Это бывает, когда я… – Он глотнул воздух. – Когда я волнуюсь…
– Вы сейчас волнуетесь?
Он едва заметно кивнул. Если бы она не касалась пальцем его виска, она и не поняла бы, что это был кивок.
– Какое странное чувство.
Констанс какое-то время смотрела на него молча, а затем отняла руку.
– Будьте осторожны, Джозеф. Прошу вас, будьте осторожны.
Она повернулась, чтобы уйти.
– И вы тоже, моя… – он на мгновение умолк, а потом поправился: —…мой друг.
Констанс не обернулась, она и без этого знала, вернее, чувствовала, что он смотрит на нее. Его взгляд жег ей затылок. Она вздохнула свободно, лишь когда завернула за угол.
Глава 10
– Вы рисуете, мисс Ллойд?
Абигайль Мерримид одарила Констанс характерной для себя улыбкой. В ней было что-то неестественное. Казалось, почти все черты ее лица осуждают эту улыбку как нарушение единого кодекса правил, предписывающих неизменное презрение.
Дамы собрались в гостиной для послеполуденного чаепития. Большинство мужчин еще не вернулись с охоты, видимо, празднуя дневную добычу или просто наслаждаясь освежающими напитками в походной палатке.
– Нет, леди Мерримид, боюсь, у меня нет таланта к рисованию, хотя желание есть.
Возможно, Абигайль просто пыталась завести с ней разговор, подумала Констанс и вернулась к атласу мира, который разглядывала.
– Вы вяжете или вышиваете?
– Я пыталась научиться, – промолвила Констанс, ведя пальцем по линии реки Миссисипи, – и тому и другому. Боюсь, результаты не стоили усилий.
– Возможно, вы сильны в музыке, мисс Ллойд?
Констанс пожала плечами.
– Я люблю музыку.
– На каком инструменте вы играете?
Бесполезно сопротивляться, подумала Констанс, осторожно закрывая атлас и отдавая все свое внимание в распоряжение леди Мерримид.
– Я играю на фортепиано, но не очень хорошо. В основном детские песенки.
– Полноте, мисс Ллойд, не скромничайте. Мы здесь среди друзей. Боюсь, вы утаиваете от нас, что играете на фортепиано.
– Я ничего не утаиваю, леди Мерримид. Я немного играю на фортепиано.
Леди Трент, занятая разглядыванием акварельного пейзажа, повернулась к Абигайль и Констанс.
– Фортепиано – это прекрасный инструмент. Вы видели изящнейшее фортепиано здесь, в музыкальном салоне?
– Нет, леди Трент, я не заметила, – ответила ей Абигайль и снова повернулась к Констанс: – Значит, вы играете на фортепиано? Как странно. Не думала, что гувернантка умеет играть на фортепиано. Вас, должно быть, учили этому в детстве. – Ее тон свидетельствовал о том, что Констанс даже в детстве достойна ее осуждения.
– Да, учили.
Констанс была в желтом парчовом платье, надетом ею для ленча, на который она так и не попала. Она не считала нужным менять платье, ибо только один Джозеф, видел ее в нем.
– Вы доставите нам удовольствие, сыграв что-нибудь на фортепиано здесь, в Сандринхеме?
– Боюсь, что нет. Я играю только детские песенки.
– Как мило, мисс Ллойд. Я полагаю, что ваш опыт гувернантки, играющей на фортепиано, и ваша помолвка со вторым сыном герцога позволят вам еще больше совершенствоваться в умении рассказывать сказки.
– Я рассказываю сказки главным образом детям. Хотите послушать одну из них?
Леди Коллинз едва скрыла смех, заменив его легким покашливанием.
– Простите, – промолвила она.
– Как забавно. – Абигайль снова попыталась изобразить улыбку, но все кончилось тем, что она лишь показала свои выступающие вперед зубы.
В это время в гостиной появилась Виола Рэтботтом.
– Принцесса сейчас спустится вниз, – объявила она.
– О, мисс Рэтботтом! – воскликнула Констанс. – Как себя чувствует лорд Гастингс?
Виола вспыхнула, а Абигайль наконец широко, по-настоящему улыбнулась.
– Что вы хотите этим сказать, мисс Ллойд?
– Как я понимаю, вы были настолько добры, что отнесли ему ленч в комнату. Благодарю вас. Я чувствую себя неважно и поэтому не смогла сама сделать это. Ему стало лучше?
Виола вздохнула с облегчением:
– Да-да, конечно, мисс Ллойд. Мне кажется, ему лучше. Простите, я вначале вас не поняла.
Констанс прикусила губу, глядя на Виолу, севшую рядом с леди Трент. Абигайль продолжала улыбаться.
Когда принцесса присоединилась к дамам, было уже около шести вечера. Стали возвращаться мужчины. Констанс услышала голос Филипа, он смеялся чему-то, что рассказывал ему принц, хотя обычно Филип ни в чем не находил юмора.
Услышав его голос в холле, Констанс почувствовала, как все у нее сжалось внутри. Это был ее будущий муж, его бесстрастный смех, равнодушный голос. Умом она уже понимала это, но чувства отказывались верить правде.
Странно, но она вдруг поняла, что знает его еще меньше, чем тогда, когда впервые танцевала с ним в Каусе. Когда видела, как он проезжал верхом мимо ее окна. Она сама выдумала его, добавила к его внешности еще и характер. Так он стал ей ближе, но это был выдуманный образ Филипа.
